И это пройдет... - сказал хирург, вынимая из пациэнта забытые ножницы.
Сегодня была на награждении. Меня сильно удивило, что я - самая молодая там была. Оо""
но не суть важно) Под конец ко мне подошел какой-то мужчина, по ходу журналист и поздравил)))
и вот))) отец с матерью чето бегают, хвалются всем, а я в недоумении Оо было б чем хвалиться.
но вообщем, я довольно)
читать дальше
Один день войны.
Скрипнула деревянная дверь. Ночной воздух с тихим шелестом ворвался в старый покореженный домик.
Некоторое время глаза привыкали к темноте. Сейчас было поздно, так что не было смысла зажигать масляную лампу. Тем более, я не хотела разбудить детей, которые уже давно спали в этой плотной темноте.
Несколько неуверенных тихих шагов. Тихий вздох. Я наконец-то дома.
Рука нащупала стул, и я также тихо опустилась на него. Воспоминания давили со страшной силой, и я закрыла лицо руками, как-будто хотела избавиться от них.
Полились слезы. Странно, я ведь так редко плакала. Просто некогда было плакать. А все эта проклятая война, которая отобрала у меня мужа, нормальную жизнь, оставив жалкие крохи надежды и этот деревянный домик в Глебычем овраге.
Я открыла глаза и вытерла слезы.
Все, нужно успокоиться. Как-никак, рядом дети и старушка-нянечка, которую они считают своей бабушкой. Она хоть им и не родная, но слушаются они ее всегда. Я так наказала. А если я продолжу плакать, то могу их разбудить.
Да, трудно сейчас. Особенно два дня назад. Тогда я чуть не погибла.
***
Возвращаясь воспоминаниями туда, в то злополучное утро, я со страхом думаю, что бы было, если бы я пошла по другой дороге? И сама же нахожу ответ на свой вопрос.
Меня бы уже не было.
С самого раннего утра я уже стояла за станком, ведь нужно было доработать 1 смену по обработке пропеллеров. Усталость давала о себе знать, пот застилал глаза, но я знала, что работать придется еще два дня. Нас забирали на заводы на неделю и только по истечении этого трудового срока отпускали на один день домой.
Хотелось есть. А еще больше хотелось увидеть детей. Как они там, без меня?
Еще совсем дети, хоть уже и довольно самостоятельные. Валечка – ей всего восемь лет, а она уже такая шустрая! Берется помогать нянечке по хозяйству, когда той нужны лишние руки. И гена – он совсем маленький – четыре годика, но и он понимает, какое сейчас тяжелое время.
Я работаю на авиационном заводе по изготовке самолетов в две смены, и мои дети уже прекрасно понимают, как мне тяжело. Да, время сейчас очень трудное, может быть, поэтому дети так быстро взрослеют.
«Да», я тяжело вздохнула, «с этим не поспоришь».
***
Заканчивая первую смену, я думала о том, что мне предстоит еще одна.
Делать крылья для самолетов было очень трудно, но сейчас самый разгар войны – 1943г., и поэтому их надо сделать как можно больше.
Немалый плюс был в том, что завод работал круглосуточно, и выпустил он достаточное количество самолетов.
Одно было плохо: Саратов постоянно бомбили. Налеты по большей частью, совершались на заводы, и поэтому в любую минуту можно было ожидать нападения сверху.
Я вспомнила, как редкими утрами бывая дома, я выходила в огород и видела множество осколков. Приходилось их собирать, и я выносила их оттуда целыми ведрами.
Посторонний звук вывел меня из задумчивости. Что-то больно резануло по ушам.
Тревога!
Я похолодела. Как чувствовала, что что-то произойдет.
Соскочив с рабочего места, я оглянулась.
Вокруг сновали и бегали люди, все были в панике, кто-то кричал – люди рвались на выход из помещения.
Вдруг кто-то дернул меня за руку. Я оглянулась и увидела свою двоюродную сестру Анну.
-Бежим! – крикнула она, - ты чего стоишь?! Воздушная тревога!
-Куда? – тихо спросила я. Во мне будто что-то замкнуло, разум отказывался принимать происходящее.
-В бомбоубежище! – закричала сестра, и, схватив меня за руку, поволокла на выход.
Я послушно побежала за ней. Сначала ноги еле слушались меня, они словно окоченели от шока, но потом кровь забурлила у меня в жилах, и в растаявшем от испуга разуме замелькали панические мысли:
«Я еще молода. Я молода. Мне только 33 года! Я не хочу умирать! Не хочу! Я должна жить! Ради детей!»
Мы выбежали из корпуса. Небо застилали тучи, и не было видно, откуда могли полететь бомбы.
Толпа людей. Все кричат, толкают друг друга в надежде побыстрее оказаться в безопасности.
Я бегу. Дыхание срывается. Пот льется по лицу, застилая глаза. В душе страх, такой едкий – он словно прожигает душу насквозь, не оставляя никакой надежды на спасение.
Ноги подкашиваются, но я заставляю себя бежать. Так всегда было – я была отчаянной, ей и осталась.
Вот и спасение. Оно совсем близко – только рукой подать.
Но толпа народа, словно обезумевшая, ломится туда, сметая все на своем пути – людей, преграды… Она ломает двери, шумит…
Много их слишком много. Невозможно протиснуться туда. Еще чуть-чуть – и нас с Анной засосет в самую гущу этой беснующейся массы.
-Если мы пойдем, то нас задавят, - прошептала Анна, - побежали во второй вход бомбоубежища, - она потянула меня за руку, - там меньше народу!
-Ты что?! – я со страхом посмотрела на сестру, - оно же в шестистах метрах отсюда!
-Ты хочешь, чтобы тебя задавили? – закричала Анна.
-Ты права, - тихо сказала я, - побежали!
***
Минуты текли одна за другой. Дыхание сбивалось, ноги почти не слушались, но я продолжала бежать. Страх подгонял меня.
И мысли о детях.
«Как они там? Где они? В безопасности ли? Или у них такая же тревога, как и у нас?»
Мне казалось, что еще немного – и я не выдержу – упаду прямо здесь, но смерть смотрела прямо в спину, и мысли о детях не давали покоя.
«Я должна выжить! Ради них!»
Вот и второй вход. Здесь тоже немало народу – все такие же, как и мы – отчаянные.
Несколько метров до заветной цели.
А потом…свист.
Все замерли. Никто не смел пошевелиться. Меня будто пригвоздило к месту.
Тишина.
Несколько мгновений спустя… Страшный грохот заложил мне уши, и земля словно перевернулась…
Голоса людей стали еще громче. Теперь это были крики, плач, отчаянные всхлипы.
Сердце пропустило один удар, второй… А потом стало работать с удвоенной силой.
«Я…жива? Жива?!»
Оглянувшись, я увидела ужасающую картину.
Обломки, слои пыли, земли и грязи были перевернуты и поднимались в воздух…
Бомба попала в первый вход бомбоубежища, в то же самое место, откуда мы с Анной убежали.
Колени подогнулись, и я упала на землю.
Рядом со мной стояла Анна и плакала.
А у меня не было сил. И слез тоже не было. Был только неограниченный шок, который избавил меня от сознания…
***
Теперь, два дня спустя, я вспоминаю об этом кошмаре, и понимаю, что меня спас Бог. Потому что такой удачей человек просто не может обладать.
Однако война еще не закончена, и я не знаю, будет ли мне везти также и дальше.
Посмотрим.
И я надеюсь, что меня хватит сил, чтобы вынести весь этот ад.
Ради жизни.
Ради детей.
1943г.
В память о Горбуконенко Марфе Никитичне
(1910-2006 гг.)
но не суть важно) Под конец ко мне подошел какой-то мужчина, по ходу журналист и поздравил)))
и вот))) отец с матерью чето бегают, хвалются всем, а я в недоумении Оо было б чем хвалиться.
но вообщем, я довольно)
читать дальше
Один день войны.
Скрипнула деревянная дверь. Ночной воздух с тихим шелестом ворвался в старый покореженный домик.
Некоторое время глаза привыкали к темноте. Сейчас было поздно, так что не было смысла зажигать масляную лампу. Тем более, я не хотела разбудить детей, которые уже давно спали в этой плотной темноте.
Несколько неуверенных тихих шагов. Тихий вздох. Я наконец-то дома.
Рука нащупала стул, и я также тихо опустилась на него. Воспоминания давили со страшной силой, и я закрыла лицо руками, как-будто хотела избавиться от них.
Полились слезы. Странно, я ведь так редко плакала. Просто некогда было плакать. А все эта проклятая война, которая отобрала у меня мужа, нормальную жизнь, оставив жалкие крохи надежды и этот деревянный домик в Глебычем овраге.
Я открыла глаза и вытерла слезы.
Все, нужно успокоиться. Как-никак, рядом дети и старушка-нянечка, которую они считают своей бабушкой. Она хоть им и не родная, но слушаются они ее всегда. Я так наказала. А если я продолжу плакать, то могу их разбудить.
Да, трудно сейчас. Особенно два дня назад. Тогда я чуть не погибла.
***
Возвращаясь воспоминаниями туда, в то злополучное утро, я со страхом думаю, что бы было, если бы я пошла по другой дороге? И сама же нахожу ответ на свой вопрос.
Меня бы уже не было.
С самого раннего утра я уже стояла за станком, ведь нужно было доработать 1 смену по обработке пропеллеров. Усталость давала о себе знать, пот застилал глаза, но я знала, что работать придется еще два дня. Нас забирали на заводы на неделю и только по истечении этого трудового срока отпускали на один день домой.
Хотелось есть. А еще больше хотелось увидеть детей. Как они там, без меня?
Еще совсем дети, хоть уже и довольно самостоятельные. Валечка – ей всего восемь лет, а она уже такая шустрая! Берется помогать нянечке по хозяйству, когда той нужны лишние руки. И гена – он совсем маленький – четыре годика, но и он понимает, какое сейчас тяжелое время.
Я работаю на авиационном заводе по изготовке самолетов в две смены, и мои дети уже прекрасно понимают, как мне тяжело. Да, время сейчас очень трудное, может быть, поэтому дети так быстро взрослеют.
«Да», я тяжело вздохнула, «с этим не поспоришь».
***
Заканчивая первую смену, я думала о том, что мне предстоит еще одна.
Делать крылья для самолетов было очень трудно, но сейчас самый разгар войны – 1943г., и поэтому их надо сделать как можно больше.
Немалый плюс был в том, что завод работал круглосуточно, и выпустил он достаточное количество самолетов.
Одно было плохо: Саратов постоянно бомбили. Налеты по большей частью, совершались на заводы, и поэтому в любую минуту можно было ожидать нападения сверху.
Я вспомнила, как редкими утрами бывая дома, я выходила в огород и видела множество осколков. Приходилось их собирать, и я выносила их оттуда целыми ведрами.
Посторонний звук вывел меня из задумчивости. Что-то больно резануло по ушам.
Тревога!
Я похолодела. Как чувствовала, что что-то произойдет.
Соскочив с рабочего места, я оглянулась.
Вокруг сновали и бегали люди, все были в панике, кто-то кричал – люди рвались на выход из помещения.
Вдруг кто-то дернул меня за руку. Я оглянулась и увидела свою двоюродную сестру Анну.
-Бежим! – крикнула она, - ты чего стоишь?! Воздушная тревога!
-Куда? – тихо спросила я. Во мне будто что-то замкнуло, разум отказывался принимать происходящее.
-В бомбоубежище! – закричала сестра, и, схватив меня за руку, поволокла на выход.
Я послушно побежала за ней. Сначала ноги еле слушались меня, они словно окоченели от шока, но потом кровь забурлила у меня в жилах, и в растаявшем от испуга разуме замелькали панические мысли:
«Я еще молода. Я молода. Мне только 33 года! Я не хочу умирать! Не хочу! Я должна жить! Ради детей!»
Мы выбежали из корпуса. Небо застилали тучи, и не было видно, откуда могли полететь бомбы.
Толпа людей. Все кричат, толкают друг друга в надежде побыстрее оказаться в безопасности.
Я бегу. Дыхание срывается. Пот льется по лицу, застилая глаза. В душе страх, такой едкий – он словно прожигает душу насквозь, не оставляя никакой надежды на спасение.
Ноги подкашиваются, но я заставляю себя бежать. Так всегда было – я была отчаянной, ей и осталась.
Вот и спасение. Оно совсем близко – только рукой подать.
Но толпа народа, словно обезумевшая, ломится туда, сметая все на своем пути – людей, преграды… Она ломает двери, шумит…
Много их слишком много. Невозможно протиснуться туда. Еще чуть-чуть – и нас с Анной засосет в самую гущу этой беснующейся массы.
-Если мы пойдем, то нас задавят, - прошептала Анна, - побежали во второй вход бомбоубежища, - она потянула меня за руку, - там меньше народу!
-Ты что?! – я со страхом посмотрела на сестру, - оно же в шестистах метрах отсюда!
-Ты хочешь, чтобы тебя задавили? – закричала Анна.
-Ты права, - тихо сказала я, - побежали!
***
Минуты текли одна за другой. Дыхание сбивалось, ноги почти не слушались, но я продолжала бежать. Страх подгонял меня.
И мысли о детях.
«Как они там? Где они? В безопасности ли? Или у них такая же тревога, как и у нас?»
Мне казалось, что еще немного – и я не выдержу – упаду прямо здесь, но смерть смотрела прямо в спину, и мысли о детях не давали покоя.
«Я должна выжить! Ради них!»
Вот и второй вход. Здесь тоже немало народу – все такие же, как и мы – отчаянные.
Несколько метров до заветной цели.
А потом…свист.
Все замерли. Никто не смел пошевелиться. Меня будто пригвоздило к месту.
Тишина.
Несколько мгновений спустя… Страшный грохот заложил мне уши, и земля словно перевернулась…
Голоса людей стали еще громче. Теперь это были крики, плач, отчаянные всхлипы.
Сердце пропустило один удар, второй… А потом стало работать с удвоенной силой.
«Я…жива? Жива?!»
Оглянувшись, я увидела ужасающую картину.
Обломки, слои пыли, земли и грязи были перевернуты и поднимались в воздух…
Бомба попала в первый вход бомбоубежища, в то же самое место, откуда мы с Анной убежали.
Колени подогнулись, и я упала на землю.
Рядом со мной стояла Анна и плакала.
А у меня не было сил. И слез тоже не было. Был только неограниченный шок, который избавил меня от сознания…
***
Теперь, два дня спустя, я вспоминаю об этом кошмаре, и понимаю, что меня спас Бог. Потому что такой удачей человек просто не может обладать.
Однако война еще не закончена, и я не знаю, будет ли мне везти также и дальше.
Посмотрим.
И я надеюсь, что меня хватит сил, чтобы вынести весь этот ад.
Ради жизни.
Ради детей.
1943г.
В память о Горбуконенко Марфе Никитичне
(1910-2006 гг.)
@темы: мое "творчество, жизненное, война.
) со мной хочет сделать? 
